Джульетта без имени - Страница 63

Дорога сегодня была не дальняя — до Бескудникова. До войны оно было крупной станцией: двадцать один путь, почти шестьдесят человек сотрудников. Сортировали вагоны, грузили и разгружали металл, щебень, продукты... С тех пор вагоны так и остались на путях. Когда радиационный фон в Москве упал и появилась возможность выходить на поверхность относительно безопасно, жители севера Серой ветки первыми добрались до Бескудникова. Конечно, искали то, что было нужно в первую очередь, — съестное, горючее, промышленные товары. Увы, с этим как раз было туго. Зато нашлось еще кое-что полезное — на длинной вытяжке, что за третьим путем, в крытых вагонах лежали мешки калийной селитры. Сначала на них никто и внимания не обратил, однако потом, когда вышли доступные запасы готовой пищи и началось грибоводство, про груз вспомнили.

Калийная селитра — хорошее комбинированное удобрение, сущий подарок огороднику. Грибам она тоже пришлась по вкусу. В том, что сперва Бибирево, а потом — после своего образования — и все Содружество никогда не испытывали трудностей с едой, — огромная заслуга этих неказистых полиэтиленовых мешков с белым, похожим на сахар, порошком. Проблема с селитрой была одна: тащить здоровенные мешки до метро тяжело и небезопасно. Да и не перетаскаешь их просто так — в вагоне груза на шестьдесят тонн, а вагонов три с небольшим десятка. В то же время оставлять груз на путях тоже было не с руки — вдруг что? Тут тебе и погода, и твари, и Алтуфьево с его разбойничьей вольницей под боком — кто-нибудь да подгадит. В итоге для бережения селитры от врага было решено перенести хоть часть мешков в здание станционного павильона, а сам павильон закрыть покрепче. Так и сделали — в течение нескольких месяцев почти каждую ночь наряды со станций Содружества, составленные из тех жителей, кто был в силах, перетаскивали и прятали пятидесятикилограммовые мешки. Освободить получилось три вагона.

Так началась история Склада и складских дежурств. Суть такого дежурства была в следующем: по мере расходования запаса удобрений на станциях, к Складу отряжалась команда доставки — за новыми мешками. Сначала команды были смешанные, несколько человек добытчиков и группа грузчиков-носильщиков. Пока добытчики караулили, грузчики забирали несколько мешков из хранения, а на их место несли новые, из состава. Потом груз везли на тележках до Бибирева, молясь, чтобы не пристала никакая нечисть. Первое время все шло спокойно, однако потом случился провал. В пустом вагоне на станции завелась Жуть — неизвестная дрянь, которая на очередном дежурстве заела двух грузчиков и добытчика, а еще двух ранила. Были бы добытчики одни — может, и отбились бы, а так пришлось бежать, побросав и тележки с мешками, и погибших. С тех пор порядок походов на Склад изменился — сначала к станции выходили только добытчики. Они разведывали обстановку, проверяли, цел ли сам Склад, не загнездилось ли в районе станции очередное страшилище, и только на следующую ночь, если все было тихо, к Складу выходили рабочие.

Примерно с той же поры у бибиревцев и завелся в хозяйстве инкассаторский УАЗ-«буханка», на котором стали возить тяжелые мешки. Дефицитнейшего, а оттого и драгоценного (несмотря на очень удачно расположенную совсем рядом с выходом на Плещеева заправку) горючего на машину было, конечно, жалко неимоверно, но жизнь дороже.

Так что путь Питона со товарищи сегодня лежал как раз на Склад.

Из павильона вышли на уже начавшую зарастать травой и кустарником площадь между торговым комплексом «Гран-плюс» и его соседями. Постояли, прислушиваясь не к звукам, а больше к себе. Как оно, ничего не беспокоит, не бьется тревожно на самом краешке сознания? Всегда надо слушать себя, как говорил один замечательный писатель, в прошлом — офицер-подводник. Организм — умная штука, и если ему чего-то очень не хочется — так может, и делать того не надо? Материализм материализмом, а жизнь — жизнью.

Первым выдохнул Малыш:

— Ну что, пошли?

По плавно изогнутой Бибиревской добрались до Алтуфьевского шоссе с его дублером. Крадучись, пересекли обе дороги и двинулись дальше по заросшей деревьями и кустарником Инженерной. Шли споро, не останавливаясь, — дорога знакомая, сколько по ней уже хожено. Слева потянуло сырым, болотистым — это приветствовал ходоков большущий заиленный Инженерный пруд. В пруду, как достоверно было известно, водились здоровенные — чуть не с кошку величиной — тупоносые бурые лягвы. По весне и осени, если ночи были теплые, а также в брачный период они реготали так, что и непугливый, бывало, вздрогнет. Питон в свое время сам, когда первый раз услышал квакающий многоголосый рев, схватился за автомат и всю группу носами в грязь положил — отстреливаться. Вот смеху-то потом было... Кое-кто, правда, клятвенно утверждал, что-де, жила в Инженерном и еще какая-то мерзкого вида живность — не то пиявки со змею, не то и вовсе водяные змеи... Однако в это мало кто верил, ибо эти «кое-кто» были Линь с Ксероксом — мужики хорошие, но трепачи, прости господи, те еще!

Вот Инженерная уткнулась в сплошную стену кустов и гаражей. Сивый, крадучись, выглянул из-за угла крайнего по улице дома. Никого. Почти пришли. Сейчас по Путевому проезду — до виадука, а там уже недалеко.

А вот и станция — за зарослями открылось широкое пустое пространство и темные громады вагонов под покосившимися столбами контактной сети. Перебежками добрались до платформ, вскарабкались на крошащийся бетон и заспешили к станционному павильону, поминутно оглядываясь через плечо — в памятный давний выход Жуть притащилась откуда-то со стороны северной горловины, и теперь пятое чувство нет-нет да и заставляло голову повернуться назад. Сегодня же все было по-прежнему тихо. Малыш со скрежетом открыл тяжелые павильонные двери, изнутри привычно пахнуло пылью и стылой каменной крошкой. Они вошли.