Джульетта без имени - Страница 83

Спрашивается, а при чем тут Капитон Зуев, будущий Питон? Зуев был в группе Кожина старостой. С детства приученный, что «делать надо все так, как положено», он искренне не понимал и не принимал буйного и бескомпромиссного кожинского анархизма, живущего только «здесь и сейчас» и действовавшего по праву сильного. Когда из-за Стаса на биостанции появились избитые, а практика затрещала по швам, Капитон решил Кожина в очередной раз образумить... Подрались они тогда крепко. С тех пор и началась вражда — сначала проявлявшаяся в малом, через пять лет она переросла в искреннюю взаимную ненависть. Жизнь их потом развела — нелюдимый Стас уехал работать в Тверскую область, поближе к родне, а Капитон остался в Москве — аспирантом, ассистентом, а потом и старшим научным сотрудником кафедры, исколесив по долгу службы всю европейскую часть страны.

Спустя еще десять лет судьба (тетка со странным чувством юмора) опять свела их вместе: в момент Удара оба случайно оказались в метро, да не просто на одной ветке — почти на одной станции! И все завертелось по новой.

Записка искренне застала Питона врасплох. Конечно, после рассказа Крыси об альтуфьевских делах, он в глубине души ждал, что Кожан рано или поздно попробует навести справки о дочери, но думал, что действовать тот станет исподволь, осторожно. И уж точно не через него — врага. А тут...

Зуев пододвинул к себе газовую горелку, затеплил маленькое синее пламя. Чайку сейчас выпить самое время и покумекать, как положено.

О том, что прибившаяся к добытчикам Содружества импульсивная и непоседливая девчонка-полукровка может быть Стасовой дочерью, Питону в первый раз сказала жена — сначала как шутку. Мол, такая же напористая и самовольная, как этот, как его... Кожин который, да и внешне похожа чем-то. Питон тогда только рассмеялся, но потом нет-нет, да и начал приглядываться к девушке. И тоже заметил: лоб, глаза, брови — в лице воспитанницы явственно проступали знакомые черты. Когда же он услышал короткую историю жизни Крыси, в те времена настойчиво искавшей своего блудного отца, то почти уверился в мысли — перед ним Кожанова дочь. А «белый скавен» среди добытчиков из, как тут уже тогда выражались, «белого племени» был, пожалуй, только один — Стас всю жизнь был бледный, да и поседел после того, как понял, что родные погибли. Быстро поседел, за месяц... Понимание, что Крыся — дочь старинного недруга, ничуть не ухудшило отношения Питона к девушке. Пожалуй, даже наоборот, он стал относиться к ней бережнее — как к еще одной жертве, от Кожана пострадавшей. В том же, что у того могут проснуться отцовские чувства, он сильно сомневался. Скорее всего, Кожан и знать не знал про дочь. Однако есть, видимо, Бог на небе... Никогда не видевший дочку Стас узнал и признал ее. И взялся вытягивать, самым откровенным образом рискуя собственной шкурой. И не одну вытянул — вместе со злосчастным этим Востоком, к которому девочка прикипела.

Питон снял кружку с огня и посыпал в нее не грибного, а самого настоящего травяного чаю. Подперев голову, он смотрел, как медленно тонут в кипятке сморщенные сухие листочки иван-чая и темнеет настой, из бесцветного становясь зеленовато-золотистым. Питон думал. В том, что написал записку Кожан, сомнений почти не было — у всех остальных, кто знал о происхождении девочки, не имелось для этого ни возможностей, ни надобности. И фокус с панамой мог провернуть только он: заметить, куда ее унесло ветром, а потом подобрать мог только тот, кто был в ту ночь снаружи, кто все видел и кто не спустился после воздушного удара на станцию. Таким человеком мог быть только Стас. Видать, он либо тайком шел за своей дочкой по городу, что маловероятно — беглецы-то на машине были, либо понял, почуял, куда они могут в итоге пойти, и поджидал их у станции. По всему выходит, что автор записки — однозначно Стас.

«Это что же получается — все то время, пока я разговаривал у павильона с ребятами, Кожан за нами... наблюдал?.. — внезапно мелькнула огорошившая старого добытчика мысль. — Интересно, где он тогда прятался? И... как сумел выжить после наплыва этой чертовой тучи?..»

Питон сделал осторожный глоток. Чай был горячий, чуть горьковатый, душистый. Едем дальше... А что, если записка все равно — уловка? Нет, тоже не похоже. Нет у Стаса другой ниточки на станцию — кроме него, Питона. И смысла сейчас счеты сводить ему тоже нет. Он весь сейчас дочерью жив. Иначе не было бы ни побега этого, ни чудесного возвращения. И ведь как ловко, стервец старый, придумал, как своих разыграл — и как только выдержки ему хватило? Впрочем, в опасную минуту у Кожина голова всегда хорошо работала...

Питон отпил еще глоток.

Оставался крайний вопрос. Стоит ли вовсе с Кожаном связываться? Тридцать с перерывами лет если не вражды, то противостояния — чего-то да значат. Кожан был неприятель умный, хитрый, упорный, изворотливый. И безоговорочное примирение было совсем не в его стиле. Да и что может еще сделать хорошего главарь разбойного гнезда, которое как шило в боку у всей ветки? Однако стройную картину рушили все те же недавние события. За спасение дочери Кожан взялся со всей присущей его взрывной натуре страстью, не жалея ни сил, ни средств, ни себя самого и откровенно рискуя своей шеей. И опять же: «добра ей ни у вас, ни у нас не будет...». Что верно, то верно. Питон взъерошил короткие волосы на макушке. В Алтуфьеве у Совета явно был лазутчик. Иначе узнать о родстве девушки с Кожаном они не могли никак. И узнали явно после того, как отправили ее с человеком на обмен. Что теперь? А теперь, видимо, роль у Крыси будет одна — заложница. На логику Совета это очень похоже. Такой шанс они точно не упустят. Один раз не побоялись отправить на гибель — и второй не испугаются. Ради общего же, мать его, блага!.. Питон стукнул кулаком по столу, чашка подпрыгнула и брякнула. И под надзором они ее сейчас держат, как под колпаком, не для того, чтобы станционные вернувшуюся «предательницу» не удавили. Чтобы самим удавить, когда надо будет.