Через некоторое время Крыся все же пришла в себя и осмысленно посмотрела на сталкера.
— Это ты... — слабо улыбнулась она. — Живой...
— Живой, хорошая моя, живой, — голос его был тихим. — А ты как? В порядке?
— Вроде... щека вот только болит... — она осторожно приложила тыльную сторону ладони к лицу. — Ничего, пройдет...
— Били тебя сволочи?
— Нет... Одна пощечина — это ещё не смертельно...
Девушка доверчиво и устало положила голову ему на плечо. Смежила веки, радуясь коротким минутам тишины, покоя и относительной безопасности.
Человек тряхнул головой, зажмурился и снова открыл глаза.
— Что они с тобой делали, Крысь? Ты будто не в себе.
Его вопрос заставил ее вздрогнуть и съежиться.
— Ничего... — сдавленно пробормотала она, — ничего особенного... Честное слово! Просто... я сама все испортила... Сама...
И Крыся заплакала. Тихо и безнадежно.
Он промолчал. Это шок, тут спрашивай — не спрашивай... Рука человека снова опустилась на голову скавенки и осторожно — так осторожно, как могла, — стала гладить мягкие влажные волосы. Плечом и грудью он чувствовал, как сбегают по его коже горячие, щекочущие дорожки ее слез, но, боясь нарушить покой девушки, терпел и не шевелился.
Спустя некоторое время Крыся немного успокоилась. Всхлипывания стали реже, тело перестало дрожать.
Восток устало улыбнулся. Проходит. Прошло. Умница моя, сильная девочка... Он немного наклонился, его лицо проступило в полутьме резкой маской из одних острых углов.
Крыся бросила взгляд на эту маску и охнула:
— Ты же весь в крови!.. — она почти невесомо провела кончиками пальцев по его лицу. — Из носа текла, губы снова разбили... Вот же звери!..
— Разбойники, одно слово, — еще одна грустная улыбка. — Успокойся, маленькая... Все уже кончилось. Не течет же больше?
— Не течет. Но видок у тебя сейчас... тот еще... — в ее тоне послышалась знакомая Востоку задиристая сварливость. Сталкер даже порадовался этому.
Зачем-то оглядевшись, скавенка досадливо прикусила губу.
— Вот ведь жмоты, хоть бы воды дали... Тебе лицо от крови обтереть надо! — она высвободилась из его рук и села на бетонный выступ, охлопывая попутно себя по многочисленным карманам выцветших штанов-милитари. — Паразиты, даже тряпки нет, все забрали... И одежда моя — еще с поверхности, в пыли вся...
Она снова рассеянно и немного нервно огляделась по сторонам. На мгновение зажмурилась, увидев свет лампы, и тут же ее тонкий голосок разнесся по подземелью:
— Часовой! Эй, часовой!
Вдалеке снова — уже в который раз — скрипнул стул.
— Чего надо? Че орешь?
— Можно нам немного воды принести? Пожалуйста!
— Вас ни кормить, ни поить не было велено! — охранник тяжело завозился в своем углу, как огромный черный крот, вынырнувший неожиданно на поверхность.
— Да я же не прошу нас кормить и поить! Но хотя бы немного воды — кровь смыть... Ну пожалуйста, тебе трудно, что ли?
— Я тебе говорю, нет приказа! Все!
Крыся приблизилась к решетке, вгляделась в черную фигуру у стола.
— Ты ведь не такой, как они... — вдруг сказала она. — Ты другой... добрый... Пожалуйста, дай нам воды! Ну что тебе стоит?
— Крысь, да не унижайся ты так перед ним! — Восток положил руку на ее плечо. — Перебьюсь без воды, все равно нас тут долго не будут держать.
— Да ну? — голос часового громыхнул, как барабан. Он встал, и свет потух, заслоненный его спиной. — Добрый? А если нет? Вот сейчас позову мужиков, да как дадим вам жару... — тяжелая фигура медленно приближалась к клетке. — Что тогда будет?
Восток досадливо плюнул сквозь зубы и с трудом начал подниматься на ноги. Рука мягко, но властно отвела девушку за его спину. Он выпрямился, насколько хватало низкого потолка, и снова сжал разбитые кулаки. Топ, топ, топ... — шла по узкому проходу их судьба. «Один удар, всего один удар есть... — думал человек. — Господи, какой же он здоровый! Где их тут таких выводят?..»
Пять шагов. Три. Один...
Часовой замер перед клеткой. Внимательно оглядел пару за решеткой.
— Ну, допустим, дам я вам воды — медленно сказал он. — А мне что за фарт с того? Только шею намылят.
— Фарт?.. — растерялась Крыся, а потом сообразила: — А! Ты хочешь плату?
Она снова зашарила по карманам. Безрезультатно.
— К сожалению, мне... нам нечего тебе дать... — вздохнула она и опустила голову. — Все отняли еще там, в Бибиреве, когда обыскивали...
— Ну тады ой... Извиняй, красавица, нету воды, — темная фигура сделала полоборота.
— Эй, стой!
Руки девушки судорожно пытались снять что-то с шеи.
— Погоди! Есть, я вспомнила! Есть! Дай руку!
Часовой замер, протянул ладонь. Сквозь решетку к нему просунулись тонкие пальцы, и что-то легкое, мелодично звякнув, соскользнуло с них и закачалось на тонкой, тускло блеснувшей в свете фонаря цепочке. Упало в руку.
— Вот, возьми, пожалуйста! Я, правда, не знаю, ценно это или нет... Но это все, что есть...
Щелкнул фонарь. На руке охранника, чуть поблескивая, лежал потемневший медальон серебристого металла. Маленький, но искусно сделанный, он был размером не больше фаланги большого пальца. С него глядела на охранника и пленных грустная женщина, держащая на руках ребенка. Головы изображенных окружало сияние.
— Ох ты ж матушки... — вдруг совершенно неожиданно пробормотал часовой. — Девочка, да ты знаешь, что это такое?
Он пристально и как-то неожиданно значительно поглядел на пленную. Крыся удивленно посмотрела в ответ. Медальончик она нашла недавно в очередном разоренном магазине. И взяла его себе только потому, что ей приглянулась картинка на нем. Мать и дитя. Эдакий символ любви, теплоты, защиты... А вот кто там был изображен — добытчица так и не удосужилась спросить у старших.