Крыся сперва воззрилась на него с подозрением — мол, а вдруг ты мне снова какую подлянку готовишь? Но что-то в его манере поведения подсказало ей, что можно на время перевести дух и не бояться. Она приободрилась и, усевшись поудобнее (и все же подальше от дивана — на всякий случай), начала рассказывать.
— Вкусы мне, как ты говоришь, привила Ольга Петровна, учительница в отрадненской школе. Она очень хорошая женщина, только сейчас уже совсем старенькая. Она и ее муж, Игорь Сергеевич, — из тех, кто пережил и Удар, и крысиное нашествие, и эпидемию... А Игорь Сергеевич до Удара был завскладом книжного магазина. Они меня и приучили к чтению книг, а я по книгам и говорить правильно научилась, и понимать, что хорошо, что плохо... не то что раньше... И вообще, если бы не знакомство с этой семьей — я бы так и осталась глупой грязнокровкой с Петровско-Разумовской. Там-то меня никто бы ничему не стал учить, была бы просто служанкой у какой-нибудь богачки... Или еще хуже... Я потому и сбежала Наверх, в добытчики, — чтобы поменьше попадаться на глаза хозяевам... и всяким прочим, — она опять быстро глянула на Кожана, — хахалям... А что до мамки с папкой... Мать у меня — желтый скавен, она тоже из Выживших. На момент Удара ей было примерно столько же, сколько мне сейчас, и она только на своем языке умела говорить, ну и чуть-чуть по-русски. Какой уж там Шекспир! А отец... — Крыся вздохнула. — Вот про него я вообще ничего не могу сказать. Я его ни разу не видела. Мать, правда, рассказывала, но она и сама знала о нем очень мало... — девушка безнадежно покачала головой. —Только имя — Стас, и что он был белым скавеном и добытчиком с какой-то другой станции. С ней он переспал, когда случайно оказался после рейда на Петровско-Разумовской, а потом ушел, и больше она его никогда не видела. Было это почти сразу после эпидемии, точнее — на самом ее исходе. А потом я родилась. Вот, в общем-то, и все.
В «кабинете» на несколько минут воцарилась тишина.
— ...Средь оплывших свечей и вечерних молитв, средь военных трофеев и мирных костров... — пробормотал Кожан. Лицо его разгладилось, на секунду став рассеянным и усталым. — Прав ты был, Семеныч, и такое бывает... — он тяпнул из бутыли хороший глоток и с полминуты сидел, не выдыхая. — Книжный ребенок ты у нас, значит. Только получается, что бегут сейчас такие, как ты, не на фронт, а Наверх. И не за гусаром, а за Шекспиром...
...Вот, значит, откуда оно все взялось. Позы, речи, «накал страстей высоких», чрезмерная эмоциональность... Понял, старый пень. Девочка-то у нас книжек начиталась. Книжек. Посреди войны, разрухи и скотства. А ты уж думал, что выродились людишки, поизмельчали совсем, только про «жрать», «пить» и «трахаться» помнят. Нет, видать, прав был Митька, мир его праху. Все кричал: «Вот увидишь, вспомнят люди, что не хлебом одним живут!» Сколько же лет назад это было? Пятнадцать? Двадцать?
Кожан вздохнул и тряхнул седоватой головой.
А ты раскис, Стасик. Раскис, как старый гриб. Эдак ослабнешь, поглупеешь и покатишься. Свои же и сожрут. Как Митьку, как Беззубого. Ты, Стасик, только потому и живешь еще на свете, что всякий дурной идеализм оставил там, на поверхности. Не время ему, идеализму, сейчас и не место. Так что бери-ка ты себя, Стасик, в руки, и не все, что слышишь, пропускай мимо ушей.
Девушка недоуменно взглянула на замершего вдруг, притихшего атамана всея Алтухи. Только что этот жуткий тип орал на нее, тряс, как тряпку, и поливал водой. А сейчас сидит, будто ему по голове пыльным мешком из-за угла прилетело. А... вдруг сейчас снова ка-а-ак... Она вздрогнула, и Кожан, словно в ответ на это движение, моментально вышел из своего секундного оцепенения. Встал, подошел, навис. Жесткие и короткие его пальцы снова протянулись вперед и взяли ее за подбородок уверенной хваткой. Кожан зачем-то повернул ее голову вправо, влево, будто пытался прочитать что-то на самом лице.
Крыся сжалась. Зажмурилась, затаила дыхание.
— Пожалуйста... — одними губами прошептала она, — не бей меня...
Кожан буркнул что-то неразборчивое, но пальцы разжал.
— Ладно, мышка, будем пока считать, что я тебе поверил. Начиталась ты книжек, возомнила себя принцессой, а этого малахольного сталкера — принцем. А он, видать, из таких же «книжных детей», как и ты. Башмак башмака видит издалека... Только он наоборот — книжек про рыцарей обчитался. Вальтер-скотта какого-нибудь. То-то быком ревел, когда ребята на тебя глаз положили... Ну да не в том суть. Что ж ты его по всем подземельям потащила, а? Раз ты добытчица — сперла бы для него новую банку фильтрующую или обменяла на те же книжки. Зачем через станции-то топать?
Миндалевидные черные глаза девушки медленно округлились.
— Об этом... об этом я как-то и не... подумала... — растерянно проговорила Крыся — Солнце вставало, хотелось побыстрее уйти и его прочь увести... не ждать... — тут она глубоко задумалась. Точнее даже, как говорили до Удара, конкретно загрузилась.
— Не, — наконец сказала она после молчания. — Где бы я эту самую банку стала искать? У добытчиков? Так сам знаешь, все наши без противогазов ходят, им эти лишние обвесы ни к чему... Ну ладно, допустим, пришла бы я к Питону и стала бы его просить срочно раздобыть мне фильтр... — девушка сморщилась и затрясла головой. — Ой, нет, ну его лесом, Питона, еще заподозрил бы чего, он ведь такой... Да и времени бы сколько на поиски ушло. К тому же я очень редко у кого-то что-то прошу, и он это тоже знает... Сразу бы начались вопросы, пришлось бы объяснять, зачем мне — скавенке — вдруг позарез понадобился противогазный фильтр... А врать я плохо умею, он меня живо бы раскусил, даром что сам же меня на добытчицу и учил... А спереть... — тут глаза девушки странно блеснули. — Ты что же думаешь, раз я безымянная грязнокровка и родилась у... желтой рабыни от случайного отца — то непременно воровка?.. И сказала же — не вела я человека через станции!